Шрифт:
Закладка:
– Да, ваше сиятельство.
– Спокойной ночи, Таша.
Служанка поклонилась и оставила меня одну.
Я с наслаждением потянулась и забралась под одеяло. Немного поворочалась, ища удобную позу, и наткнулась на бумажку под подушкой.
Я же записку вроде выкинула, а не под подушку спрятала…
Пришлось сесть и протянуть ее поближе к свету. Текст был совсем иным.
«Дочь моя, ты ослушалась голоса разума! Тьма поглотит твою душу, и ты никогда не увидишь света! Одумайся, пока еще есть время! Сделай то, что должна!»
Подписи, как и в прошлый раз, не было. Я задумалась. Если это отец Таши такие гадости пишет, то на что он дочь подбивает? А если не он автор и мне какой-то придурок послания строчит? Во что все это может вылиться? Нет уж, надо расспросить Ташу и поговорить с Максом. Странные письма. Нужно разбираться. Но утром. Утро, как известно, вечера мудренее.
Я вернула записку под подушку и вновь легла, заснув, кажется, мгновенно.
Глава 24
Я брела в полной темноте. Тьма вокруг была словно живая, осязаемая, но выставленные вперед ладони ничего не могли нащупать. И никаких ориентиров. Не знала даже, что под ногами, звуков шагов не было слышно. Понятия не имею, как оказалась в этом месте, но в голове билась единственная мысль: «Хочу домой. Домой!»
И вдруг до моего слуха донесся плач младенца. Жалобный, настойчивый:
– Уа-а-а, уа-а-а!..
Ноги сами понесли туда, и постепенно плач из едва слышного становился все громче и громче.
Тьма рассеялась неожиданно, словно кто-то отдернул занавес. Я увидела свою комнату, в которой жила на Земле. Ночник в форме мишки давал тусклый свет, однако я заметила, что в комнате все изменилось. Исчезли мои личные вещи, фотографии со стен – мои и тетины, а на месте швейной машинки теперь стояла детская кроватка с голубым балдахином. Вместо круглого стола у стены появился комод с откидной крышкой для пеленания. Сама смотрела на такие в магазине и думала купить, когда появится малыш…
Я приблизилась к кроватке, заглянула в нее и увидела младенца, лицо которого покраснело и сморщилось от крика. Так на Эдика в детстве похож! Те же пухлые щечки, чуть вздернутый носик. Защемило сердце.
Руки сами потянулись взять ребенка, но у меня не было тела, я могла лишь наблюдать. Открылась дверь, и вошел заспанный сын. Волосы взлохмачены, в одних трусах, зевая… Точно только встал. Взглядом я жадно пробежала по его фигуре, отметив, что он похудел и стал сильнее сутулиться.
Пройдя рядом со мной, Эдик наклонился и взял ребенка на руки.
– Что же ты не спишь, Богдан, – пробурчал он и пошел из детской.
Я незримой тенью последовала за ним в зал.
– Люда, – потряс он за плечо спящую жену.
– Отстань, дай поспать, – огрызнулась она, натягивая на голову одеяло.
– Люда, сына покорми! – требовательно произнес Эдик, стягивая с нее одеяло.
– Я сцедила молоко, сам покорми! – не открывая глаз, морщась от крика, ответила Люда. – Унеси его, дай поспать!
– Мне на работу вставать, я тоже спать хочу. Дай грудь, быстрее будет, не надо молоко греть.
– Я спать хочу! – завизжала Людочка.
Ребенок от ее крика пуще прежнего зашелся.
– Ты чего орешь, дура! – набросился на нее Эдик, укачивая малыша.
Раньше он с ней в таком тоне не разговаривал.
– Я день с ним, могу хоть ночью поспать? – соизволила его жена открыть глаза.
– А я работаю, и живем мы на мою зарплату! Хочешь, чтобы меня уволили? Корми давай!
Он сунул к ней под бок ребенка.
Людочка нехотя спустила лямку рубашки, обнажила грудь и приложила к ней младенца.
– Иногда мне кажется, что твоя маразматичка специально сдохла, чтобы нам насолить!
– Не смей так говорить о моей матери! – вскинулся сын.
Неожиданно. И даже приятно стало. Ненадолго.
– Если бы ты не пилила меня насчет квартиры, то она была бы жива. И пенсия ее капала бы, и помогала бы нам с ребенком, и на похороны тратиться не пришлось бы.
– Закопал бы в лесу, и все, – пренебрежительно фыркнула Людочка, дернув плечом.
От движения сосок выскользнул изо рта младенца, тот обиженно запищал. Люда раздраженно сунула его обратно, и ребенок зачмокал.
Мне стало понятно, от кого Эдик наслушался про лес, когда кричал мне в пылу ссоры, что закопает как собаку. В душе поднялась горечь, и тени словно сгустились, надвигаясь из углов к кровати и стоящему сыну.
– Умная сильно? – зло зашипел Эдик. – Мне бабка бы этого никогда не простила. Родственники из деревни понаехали, нужно было сделать все по-людски. Бабка мне и раньше говорила, что дом отпишет, потому что не прогуляю наследство как другие детки. Она меня самым путевым считает, а на родню остальную злится. На похоронах пообещала, что сделает это, чтобы и ее достойно похоронил. Так что, когда в следующий раз в деревню поедем, нос сильно не криви. Нужно узнать, отписала ли, а если нет, нотариуса привезти, чтобы все оформить.
Ого! Для меня стало откровением, что Эдик общается с бабкой. Я со всеми прервала отношения. Сначала меня вся родня осудила из-за развода и не хотела видеть. Но слетелись как воронье после смерти тети, узнав, что она отписала мне квартиру. Уговаривали продать ее и вернуться в деревню. Помочь с ремонтом дома. И у всех братьев и сестер тут же образовались денежные затруднения, которые они хотели решить за мой счет. Ведь несправедливо, что мне все наследство досталось.
«Надо разделить поровну! Поступить по совести!» – твердили мне на все лады.
Не знаю, как я тогда не дрогнула. Спасло понимание, что это будет наследство Эдика, и я не имею права его разбазаривать. Хотела для сына лучшего, чтобы жил в городе, учился, не знал тяжелого труда.
Отказалась продавать. Оставить квартиру мне было решением тети и ее правом. На меня разобиделись, ведра грязи вылили. Попытались судиться, но ничего не вышло. В итоге, опять исчезли с горизонта. Эдик о родне знал, но ни слова не говорил, что общается с ними.
– Да сдалась тебе эта деревня и их развалюха! – воскликнула невестка.
– Дом развалюха, согласен, но участок большой и земли два гектара под огородами. Так что будь добра, умасливай старуху.
– Еще чего! – задрала нос Людочка.
– Шубу хочешь? Куплю, если напишет дарственную.
Слово «шуба» произвело магическое действие, и лицо невестки
